Эту историю жизни простой деревенской женщины рассказала мне Людмила Николаевна Гераськина. Прочитав в нашей газете «Край родной» 16+ о том, что благотворительный фонд «Рось» в рамках проекта «Никто не забыт, ничто не забыто» собирает информацию о тружениках тыла, участвовавших в строительстве Горьковского рубежа обороны, она поведала нам судьбу своей матери, Втюриной Галины Петровны.

Галя родилась в д. Средние Луги. Была она единственной дочерью у своих родителей. В семье при этом ее не баловали – ​не принято было в те годы баловать детей. Когда Галя подросла, часть домашних забот ей пришлось взять на себя, так как мама все чаще жаловалась на здоровье, а потом и вовсе перестала хозяйство вести – ​что-то случилось у нее с головой, что жить с ней под одной крышей стало даже опасно. Отец отвез ее в психиатрическую больницу куда-то под Горький, и вскоре она там скончалась. А отец женился снова. Собрали они с новой женой чемоданы и уехали в Казахстан.

Осталась Галя одна в доме, было ей на то время всего 15 лет. Скотины – ​полный двор. Вот так из хрупкой девчонки превратилась она в серьезную девушку, которой нужно было и воды с колодца наносить, и печь истопить, и обед сварить, и во дворе с хозяйством управиться. У колхозного бригадира, дяди Жени, сердце сжималось, когда он видел, как племянница вместо посиделок с девчонками хлопочет по дому с утра до вечера. С первых дней, как осталась Галина в доме одна, стал бригадир опекать ее: и с сенокосом поможет, и с дровами, и в обиду не даст, если что. Только не случалось такого, чтобы кто-то обижал сироту, все деревенские ее жалели и помогали кто чем может.

Трудолюбивая и проворная, Галя справлялась с любыми заданиями в колхозе, куда бы ее ни отправляли. Но больше всего любила она, когда бригадир назначал ее на те работы, где нужно было лошадь запрячь и поехать то за сеном, то за дровами или еще куда-то. И лошадь по кличке Мазурка тоже любила, когда Галя приходила за ней на конный двор… Их в колхозе даже подружками звали… Случалось, взгрустнется Гале, всплакнет она, уткнувшись в лошадиную гриву, так Мазурка ее языком лижет, уговаривает: не плачь, мол, пройдут печали. А если вдруг лошади тяжело везти воз, так тут уж девушка изо всех сил старается ей помочь: и сани подталкивает, и ласковых слов не жалеет: «Давай, Мазурочка, чуть-чуть потерпеть надо!» Вот так и работали, друг друга поддерживая.

Когда война началась, Гале 17 лет было. Круто поменялась их жизнь – ​реже пришлось им друг с другом видеться.

Колхозу теперь предстояло не только со всеми полевыми работами справляться, но и отправлять на фронт сушеные овощи. Дядя Женя тут же решил, что старшей по этому производству лучше всего назначить племянницу – ​она все на лету схватывает, и этому делу быстро обучится, а потом и колхозниц научит. Отправил он Галину в Тоншаево, чтобы та усвоила, как правильно овощи сушить. Быстро обучилась девушка простой науке: картофель вымыть, в печке запарить, остудить, очистить, порезать, разложить на противень, высушить, в мешки сложить, на фронт отправить… Теперь она бригадирила среди женщин, и слушались ее односельчанки, понимая, что все она делает правильно. Потом и лук научились сушить, и морковку – ​любой овощ.

С самого детства Галя отличалась тем, что очень точно определяла, прямо ли доска прибита или столб вкопан. Ее даже мужики зазывали «стрельнуть глазом», когда строили что-то, – ​знали, что точнее никто не определит, куда наклонить и какой край приподнять. В общем, как только пришла команда из военкомата направить кого-то учиться на снайпера, бригадир попереживал немножко, но тут племянницу не пожалел: ​надо – значит надо. Ей к тому времени уже 18 исполнилось. И тут девчонка отличилась – ​из всей группы только ей по окончании учебы выдали корочки «с отличием». «Глаз – ​алмаз», – ​говорили про нее все, с кем она училась, потому что стреляла она без промаха. Вернулась Галя в деревню, понимая, что совсем скоро отправят ее на фронт.

Неспокойно было бригадиру, переживал он за племянницу: ​куда ей на фронт? Совсем еще ребенок! Схитрил он, записал ее в бригаду на лесоповал, которая отправлялась в Ширту на всю зиму. «Работа там не из легких, но голова цела будет», – ​рассуждал дядя Женя. На лесоповале работали одни женщины, мужчины все на фронт ушли. Ох и досталось им – ​и голодно, и холодно, и работа тяжелая. А под весну в один из дней в Ширту из Лугов пришел мужик, нашел Галину и говорит: «Мазурку твою на фронт забирают!» Посовещались бабы и дали девчонке отпуск на неделю, чтобы с подружкой своей попрощалась.

Вновь поменялась жизнь у Галины. Отправилась ее Мазурка на фронт, а тут новый приказ – ​кого-то нужно на окопы отправлять, что тянулись от Коврова до Горького. И опять бригадир принимает решение, что вместо лесоповала племянница поедет окопы рыть. Галя и две девочки с Украины поселились втроем в одной комнате. Так и прожили все два года втроем, как три родных сестры… Одна из хохлушек, Оксана, заболела, разрешили ей домой ехать. А она плачет, что не добраться ей до дома одной. Тогда и вторую подружку отпустили с окопов. Вцепились девчонки друг в друга, рыдают: ​знать, не свидимся больше – ​родными стали за два-то года. Так и вышло – ​больше не свиделись. Только много лет спустя у Галины внучка родилась, и назвали ее Оксана, как ту подружку, с которой два года вместе были прожиты.

Как-то раз почтальон принес в Луги весточку с фронта от бойца Красной Армии:

– Ты и представить себе не можешь, – ​писал он жене, – ​какой случай со мной произошел. Дают мне лошадь боевую, я гляжу на нее и понимаю, что это Мазурка наша! Как я обрадовался! Окликнул ее по имени, и она признала меня, заржала громко и по-особому. Вот ведь как бывает! Передай Галинке, что мы теперь с ней вдвоем здесь – ​стало быть, друг друга храним. Все легче вдвоем-то!

Спустя полгода в одном из боев Мазурка погибла. Вся деревня горевала.

Вернулась Галина домой в Луги, а в это время в Письменер ребятишек вывезли ленинградских, детский дом для них открыли. Приехали дети худые, голодные, в лохмотьях. Выросшая сиротой, Галина всем сердцем детей жалела. Переехала она в Письменер, устроилась швеей в детский дом, шила детям все – от трусов до шапочек – и их шить учила. Там, в Письменере, замуж вышла, дочку родила, Людмилу. Детдомовские дети нянчили дочку, когда Галина работой была занята. Всех детей она любила, но всем сердцем привязалась к веселой худенькой девочке Гале Шатрун. И та все просила удочерить ее, да только не разрешили Втюриным. Почему – ​неизвестно.

Людмила Николаевна свято хранит память не только о своей маме, но и обо всех ребятах из детского дома, которых любила и оберегала Галина Петровна. Через «Нижегородскую правду» 16+ разыскала она девчонку, которая в Сарове жила – ​общались, созванивались, но, судя по всему, нет ее уже в живых, не выходит она больше на связь. Эмма Львовна и Дина Донцова жили в Глазове, теперь и их нет. А вот свою названную сестру, Галину Шатрун, Людмила Николаевна до сих пор разыскивает. И даже знает, что живет та в Рекшине. Очень надеется, что жива ее названная сестричка. Если весточка от нее будет, обязательно съездит и навестит, лишь бы только жива была. Про девчонок она рассказывает с особой теплотой, помнит их такими, какими они в детском доме были, и не беда, что им уже за 80. Они для нее – ​та ниточка, которая связывает семью Гераськиных с прошлым. С тем прошлым, которое всегда будет жить!