Эти воспоминания принадлежат нашему земляку, ветерану Вооруженных Сил СССР Борису Владимировичу Белякову, а передал их в редакцию наш давний друг и внештатный автор, член Российского союза профессиональных литераторов Игорь Гурьевич Чеботарев.

Б.В. Беляков прожил долгую, интересную жизнь, служил на Балтфлоте, освоил редкую, ответственную специальность военного метеоролога. Ему есть о чем рассказать, но самые яркие впечатления жизни связаны с детскими годами, проведенными в окрестностях села Неклюдово (печатается в сокращении).

Итак, место действия – подсобное хозяйство Горьковской областной клинической больницы имени Н.А. Семашко, или в просторечии – совхоз имени Семашко (на территории ул. Семашко в Неклюдове). Время – год 1936-й, надо полагать, ранняя весна. Сужу по тому, что отец с переездом в совхоз из Первомайского района, где он раньше работал, в первую очередь решил сделать перед нашим домом цветочную клумбу, и не какую-нибудь, а в виде пятиконечной звезды.

В 1936 г. отца приняли на работу директором этого подсобного хозяйства. «Усадьба» совхоза располагалась на Семеновском тракте, в 9 километрах от райцентра – на тот момент рабочего поселка Бор. Двенадцатью километрами далее тракт заканчивался паромной переправой через Волгу, которая соединяла местных жителей с г. Горьким.

Когда-то вдоль дороги были высажены березы. Они выросли и стали крупными деревьями. Часть их селяне порубили на дрова. Делалось это по простому невежеству, ведь деревья оберегали полотно дороги от подтопления, особенно весной и в осеннюю пору, да и зимой не давали сбиться с пути.

Тишину округи изредка нарушали крестьянские подводы с привязанными пустыми ведрами, гремящими от тряски при езде по булыжной мостовой, прошедшее с ревом и топотом деревенское стадо да суетливо галдящие и каркающие стаи ранних ворон. По ночам по усадьбе ходил сторож – старик с ружьем-берданкой. Никто не слышал, чтобы он хоть раз стрелял, а вот деревянную трещотку крутил допоздна, пока не засыпал в своей крохотной сторожке.

Народ в совхозе проживал разный, в основном пришлый... Принимали всех, кому некуда было податься. Были среди них и ссыльные, и «лишенцы» (лишенные избирательных прав, а фактически – прав вообще), и бывшие зэки.

В совхозе было всего два жилых дома-общежития. Первый представлял собой дощатый барак с длинным сквозным коридором и комнатушками по обеим сторонам. А второй, под названием «Большой дом», с одним входом и общими на этажах коридорами, расположился в небольшой замусоренной березовой рощице. Поблизости выкопали один общий деревянный колодец со звонкой цепью, блоком и навесом.

Мне довелось быть свидетелем того, как совхозные умельцы выбирали место для будущего колодца с помощью двух прутиков лозы. Они брали их в руки, вытягивали вперед и медленно шли до тех пор, пока по каким-то неведомым нам законам прутики непроизвольно не пересекались. Повторив эти движения, землекоп останавливался и показывал рукой: «Копайте тут!» Мы не слышали, чтобы они хоть раз ошибались.

Заглянем в одну из комнат «Большого дома». Например, ко всеми уважаемому конюху и единственному в совхозе шорнику Филимону Ивановичу Лисину. Это был рослый, внешне типичный русский мужик с окладистой черной бородой, работящий, молчаливый. Как звали его жену, совхозную доярку, запамятовал. Сыновья их: старший, Егор, – с детства горбатый, младший – Василий.

Их комната была около 14 метров, одно окно, русская печь. В красном углу – икона с лампадкой. Из мебели – железная казенная кровать; стол; лавка у стены; табуретки, сработанные хозяином; традиционный на Руси кованый сундук с казенным скарбом. Особо запомнились мне в этом доме клопы и тараканы. Грызли хозяев они беспощадно, а бороться с ними было бесполезно. Тем не менее для ножек кровати Филимон Иванович приладил деревянные шестигранные стойки высотой 20 – 30 сантиметров... Сверху выдолбил углубления, в которые ставил ножки кровати, а в ночь наливал керосин. Хозяйка свидетельствовала: «Помогат!» Однако помогало не всегда, а только с вечера.

С Васей мы были закадычными друзьями, всегда вместе: играли, ходили в школу, учились в одном классе. После войны, как только появилась возможность отстроиться, Лисины поставили по другую сторону тракта свой добротный дом.

Вася окончил Горьковский сельхозинститут, по службе продвинулся до первого секретаря одного из райкомов Горьковской области. В этой ипостаси я его ни разу не встречал. К сожалению, связь с другом детства и его замечательной семьей я потерял.

Вспоминаю небольшой бревенчатый дом, где располагалась контора и в одной половине которого нам предстояло жить. Во второй половине его, через дощатую перегородку, находились кабинет директора совхоза и бухгалтерия. Среди всякого конторского имущества в кабинете присутствовало бархатное Красное Знамя. Отец почитал этот непонятный для меня символ, иногда вынося его «по случаю» на митинги и демонстрации.

К конторе примыкали небольшой палисадник и дощатая столовая для рабочих совхоза. Меню в ней было более чем скромное, преимущественно овсяный и гороховый кисель. По соседству размещался еще домик – «молочная», где принималось и перерабатывалось с помощью ручного сепаратора и маслобойки молоко с совхозной фермы. Работающие там женщины доверяли мне вручную крутить эти агрегаты, что я с удовольствием и делал...

На хоздворе размещалось несколько построек: утепленный гараж – мастерская с двумя неисправными колесными тракторами «СТЗ» (Сталинградский тракторный завод) и останками зарубежного трактора «Фордзон». Меня всегда влекла техника, и, сколько я себя помнил, мне очень хотелось получить тракторное магнето. Тракторист Коринский обещал мне его дать, вот только… оно оказалось для меня чрезмерно тяжелым.

Далее шли конюшня и грязный от навоза коровник, подсыхающая местами непролазная грязь. Запомнились в нем грозный бык со стальным кольцом в ноздрях, грязные бока и хвосты коров. Еще дальше располагались неработавшие крольчатник и пасека, покосившийся, поддерживаемый бревнами сеновал и вполне приличный зерновой амбар. Нам, пацанам, разрешалось бегать по рассыпанному зерну и кувыркаться в нем. Так его просушивали.

Незаменимой для совхоза была кузница. Она работала весь световой день. Все скобяные изделия делались там. В кузнице «колдовал» кузнец – дядя Ваня. Мы хоть и шутливо, но уважительно прозвали его между собой «Грязный Нос». Нам, детворе, он разрешал дуть кузнечные меха, вращать точильные камни.

С Вовой Гордеевым мы на продажу рисовали простейшие картины. Они «писались» на фанере от ящиков из-под папирос или на брезенте. Сюжеты наших творений были однообразно-незамысловатые: две плакучие ивы и два лебедя. В деревнях такие «шедевры» были нарасхват, мои же рисунки не брали, поскольку я претендовал на более серьезные темы.

Зато меня пристроил на работу в местный клуб его заведующий Рауф (в просторечии Руфа). Я писал афиши, лозунги, объявления. Удачно у меня получилась афиша к кинофильму «Черевички» 0+, с кузнецом Вакулой и чертом на фоне серпа яркой луны. Заработал 10 рублей… при этом имел возможность вместе с Вовой бесплатно смотреть кино.

В середине 1930-х гг. «красной метлой» прошли репрессии. Разрушили церкви, священников разогнали или сослали, кого-то без суда и следствия расстреляли… Мне пришлось быть свидетелем разгрома красивой кирпичной церкви в с. Неклюдово. Сначала снесли крест, потом, в каком-то исступлении, уничтожали и растаскивали по домам церковную утварь, рубили иконы. Мы по сию пору в домашнем иконостасе храним изрезанную ножами икону Казанской Богоматери в латунном окладе.

Невозможно обрисовать объем всех проблем, свалившихся на голову отца. Он работал как одержимый, без выходных. В 4 утра спешил на дойку и выпас. Вечером – до 22-х часов – в конторе шло планирование. По складу натуры он – созидатель, всю свою жизнь что-то строил, переделывал, улучшал. Обладал незаурядными организаторскими способностями. Не любил большой город, любил землю, сельский труд, природу, старался и умел все делать сам. Был большим патриотом России.

В течение двух-трех лет отец поднял хозяйство. В первый же год в совхозе провели электричество. Помню, как дети и взрослые завороженно смотрели на монтеров с крючьями на ногах, колдовавших на самом верху столбов. Наконец включили рубильник. Это было чудо, незабываемое событие!

Вскоре во все квартиры провели радиоточки, повесили репродукторы, в столовую купили и установили радиоприемник. По вечерам народ собирался у столовой и слушал записанные на патефонные пластинки песни О. Ковалевой и других популярных исполнителей.

В березовой рощице у «Большого дома» построили летнюю эстраду. В конторе открыли библиотеку, заведовать которой взялась совхозный счетовод Елизавета Степановна Сычева. «Книжный фонд» ее помещался в одном стандартном канцелярском шкафу. В памяти остались «Золотое Руно» 6+, «Гражданская война» 6+ в красном переплете и еще одна, с красной матерчатой нарукавной повязкой на обложке, с названием «Красная Гвардия» 6+…

Отец принял разрушенный совхозный крольчатник. Доски от него были пущены на внутренние палисадники. По периметру жилой части усадьбы высадили красивые клены. В первый же год начали рыть пожарный водоем и дренажные канавы для воды. Были отремонтированы и трудились на полях и на току оба трактора. Купили автомашину ГАЗ (полуторку), которую в 1939 г. безвозвратно мобилизовали на финскую войну.

Построили двухэтажный жилой дом, птицеферму, теплицы для выращивания овощей, три новых овощехранилища, продовольственный ларек, новую кузницу. Сделали электрическую мукомольную мельницу, заведовать ей взялся возвратившийся из армии Саша Фадеев. Открыли детские ясли… Был посажен и плодоносил вишневый сад, а еще и плантация клубники. Вдоль внутренних дорог, у бараков, в местах отдыха, кроме кленов, разбили цветочные клумбы.

В областную больницу – и пациентам, и ее сотрудникам – в достаточном количестве поступала производимая в совхозе продукция. Всю усадьбу совхоза обнесли штакетником, поставили въездные ворота с указанием на арке полного названия совхоза. Через два года построили новую баню с парилкой. Воду к ней брали из Везломки, доставляли водовозкой...

В 1939 г. отец стал участником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Из Москвы он привез свидетельство участника выставки. Его отец поместил в рамку под стекло и очень им гордился. Висело оно на самом видном месте до 1981 года. Затем, по словам мамы, отец снял его для приведения в порядок, и больше этот документ никто не видел....

Детство у меня было самое обычное. Весной и летом мы играли в чижа и в клек, а самой увлекательной зимней игрой на льду была игра в козаны, или в бабки… Катались на самодельных коньках и лыжах, привязывая их сыромятными ремнями к валенкам. Лыжи в основном были самодельные, березовые, редко – купленные. С помощью старших заготовки будущих лыж опускали в горячую воду и несколько часов загибали носы. Недосягаемым богатством считались лыжные ботинки с металлическими замками. У нас в совхозе они были только у Генки Зубарева. Мы ему страшно завидовали.

Коньки были деревянными, с железными полозьями от кузнеца. Только у Васи Лисина были настоящие «хоккейки» и широкие армейские лыжи. Мне же отец купил девчоночьи «снегурки», и я их стеснялся. В ходу были «ледышки». Делали их сами: в коровнике на дно двуручной корзины с наружной стороны накладывали навоз. На морозе он замерзал, превращая корзину в санки-ледянку («ледышку»).

При каждом удобном случае гоняли в футбол. Ворота обозначали всем, что попадет под руку: школьными портфелями, фуражками. А вот футбольный мяч… Отработавший свой срок мочевой пузырь быка вполне его замещал. Сначала его натирали золой, потом надували велосипедным насосом, крепко завязывали сыромятным шнурком – и футбольный мяч готов! Навсегда остались в памяти друзья моего детства: Вася Лисин, Миша Аршинов, Вова Гордеев, Женя Абросимов, Женя и Нина Кудашкины, Леша Куликов, Шакир Абубакиров, Борис и Геннадий Зубаревы, Ваня Галкин, Анатолий Жук, Христя Гончаров, Феоктистовы…

Игрушками играли преимущественно самодельными или выменянными у цыган на старое тряпье. В 1939 г. отец впервые привез сестренке из Москвы куклу с закрывающимися глазами. В разное время он покупал мне заводные танк и автомашину, оловянных солдатиков. Потом появился «конструктор», всем этим я играл, как правило, дома… Мастерил я корабли, и отец поддерживал и принимал участие в моих занятиях, мы с ним пытались построить железную модель погибшего в те годы ледокола «Челюскин»… К нашему огорчению, сделанные модели, как только мы пытались отправить их в плавание (в мамином бельевом тазу),  опрокидывались. Судостроители мы были недостаточно опытные, да и период «навигации» в районе совхоза был очень коротким, лишь весной, когда вешними водами наполнялась небольшая речушка Моначиха, соединяющая Сафроновское озеро с речкой Везломкой.

Сейчас с уверенностью можно сказать, что детское увлечение кораблями, книгами «Золотое руно» 6+, «Водители фрегатов» 6+, «Цусима» 6+ и «Подводные мастера» 6+ предопределило мою дальнейшую судьбу.

В 1940 г. отец ушел из совхоза в подсобное хозяйство 6-й войлочной фабрики, и семья переехала в ее поселок… В августе 1941-го его мобилизовали (забегая вперед, скажу, что в армии он находился до мая 1945-го). Необычно смотрелся отец в солдатском обмундировании: шинель, обмотки, брезентовый ремень, пилотка, вещмешок. Провожали мы его в Горьком, на Московском вокзале, в зале, отведенном для военных…

Еще до отъезда отца на фронт его как-то повстречал совхозный полевод Рыжов и предложил: «Семеныч, капуста в лугах поспела. Давай-ка с сыном подъезжай пораньше на поле, глядишь, капустки семье заготовишь на зиму».

Набитый битком поезд на разъезде останавливался всего на минуту. Отец подсадил меня с небольшой поноской, сам же с полным мешком капусты повис на нижней подножке вагона. Как доехали до Толоконцева, ума не приложу: отец мог сорваться. Та капуста очень нас выручила.

Мама осталась со мной и 7-летней сестренкой Люсей. Приходилось зарабатывать на пропитание. Вместе с мамой ходили на Канавинский рынок продавать вещи. Каждый раз после удачной продажи спешили в молочный ряд и покупали по стакану ряженки. Какое это было яство!

Дрова быстро кончились. В ближайшем леске собирали с мамой сушняк, собирали по берегу Везломы выброшенный на берег подсыхающий торф (пульпу). Набирали его в мешок и несли в сарай, где досушивали и укладывали в зиму.

Весной с ребятами ходили в окрестные луга за диким луком. Дома связывали его в пучки, а утренним поездом везли в Канавино или Сормово. Там усаживались на обочину дороги, идущей к проходной предприятия, и продавали идущим на работу по рублю за пучок…

После госпиталя отец приехал на побывку. Привез гороховые брикеты, гречневую кашу с мясом, американскую тушенку и прочую снедь. А мне – трофейный альбом для рисования с плотной мелованной бумагой. Менее «ценным» подарком была – тоже трофейная – немецкая военная карта, исчерченная каким-то немецким офицером…

В начале войны отец находился на фронте под Москвой, затем, как специалист по сельскому хозяйству, был отозван в тыл, опять же под Москву, для участия в создании подсобного хозяйства Западного фронта. В короткие сроки был создан совхоз, признанный руководством образцовым хозяйством. Демобилизовали его в звании «гвардии старшина». Гвардейским званием и знаком, равно как и знаком участника ВСХВ, он очень гордился и носил их до своей кончины. После окончания войны отца вновь пригласили принять руководство совхозом.

С друзьями Женей Кудашкиным и Лешей Куликовым мы задумали смастерить пушку. Покрасили ее в защитный цвет. Стрельнуть решили вечером на берегу Везломки. Снаряд – мелкокалиберная пуля от винтовки, вместо пороху настрогали спичечных головок. А вот взять с собой мишень забыли. Но из положения вышли. У меня с собой была книга О. Дрожжина «Удар и защита» 6+. Поставили ее вместо мишени и закрепили орудие на обрыве реки. Три выстрела громыхнули что надо! А так как нарезы мы сотворить не смогли, то наши «снаряды» до цели дошли, но плашмя, и застряли в обложке книги. Мы настолько увлеклись, что не заметили, как очутились в руках сотрудников пожарного депо фабрики. Долго они с нами не разговаривали. Я и Женя оказались в подвале депо. Лешу по случаю болезни отпустили домой.

Пожарные книгу внимательно осмотрели и мне возвратили. До сих пор храню у себя этот «артефакт»… Книга заканчивалась такими словами: «Красная Армия готова отразить любого врага так же решительно, как она отбросила японских самураев, посягнувших на нашу границу у озера Хасан. И если мировой капитализм посмеет напасть на первое в мире государство рабочих и крестьян, то на удар врага Красная Армия ответит во много раз более мощным ударом. Красная Армия ринется на противника и по воздуху, и по земле, и по воде, и под водою!»

Пришла весна 1945 года – и эти слова сбылись.