12 декабря Евгению Викторовичу Лебедеву исполняется 65 лет. Он прошел путь от слесаря на Борском стекольном заводе до депутата Государственной Думы. На каждом своем рабочем месте Евгений Викторович старался по максимуму делать для родной борской земли, для всей Нижегородчины. Политическую карьеру Евгений Викторович начал в 2005 году в городской думе города Бор. С 2006 года – депутат Законодательного собрания Нижегородской области четвертого, пятого и шестого созывов. Более восьми лет возглавлял региональный парламент. С 2021 года – депутат Государственной Думы. Женат, двое сыновей, трое внуков. За чашкой чая мы говорили с Евгением Викторовичем о стекольном заводе, о родном городе, о работе и о семье.

– Сможете ли Вы сегодня работать на слесарном станке?

– Должен Вас поправить: слесарный верстак. Первая моя рабочая профессия – слесарь механосборочных работ. Поэтому я не то что смогу, я многие вещи и сейчас делаю. Меня этому учили. Правда, давно, но руки помнят.

– Почему после школы Вы пошли в слесари, а не продолжили учебу?

– Я готовился пойти в армию, у меня не было никакой другой мысли. Потом, когда я вернулся со службы, у меня появилось желание учиться. Армия меняет людей.

– Вы выбрали радиофак. Почему? Это же так сложно…

– Откровенно говоря, нам, ребятам, которые прошли армию, было попроще поступить в институт. Но на радиофаке привлекало само название, специализация такая интересная. Потом, когда я опять вернулся на стеклозавод и начал работать в отделе снабжения, появилась необходимость поменять профиль. И тогда я перевелся на экономический факультет.

– Вам было 27, когда Вы возглавили отдел материально-технического обеспечения. Явно там были люди старше вас. Как они Ваше назначение восприняли?

– Там все были старше меня. Я не был чьим-то ставленником. Был период, когда я работал на полугрузовом «Москвиче» в отделе снабжения. И мы с этими людьми ездили по базам. В то время на заводе работало порядка восьми тысяч человек, завод потреблял 1200 тонн сырья в сутки. И эти восемь тысяч человек должны были быть обеспечены всем необходимым. Отдел снабжения обеспечивал этот процесс. При всем том, что были какие-то наряды, договоры, всегда чего-то не хватало. И это было проблемой, которая успешно решалась. Поэтому, когда я пришел в отдел снабжения, а я пришел туда сначала товароведом, меня очень хорошо встретили, как хорошего знакомого. Помогали. С помощью коллег, в том числе, я стал и заместителем начальника, и начальником. У нас были хорошие, партнерские отношения. Это не просто дружеские отношения, это была система поддержки, взаимовыручки.

– Вы отдали стеклозаводу почти 23 года. Как пережили то время, когда завод стал меняться, стали закрываться цеха?

– Борскому стеклозаводу повезло. Поменялась экономическая формация, поменялась политическая формация, появились новые акционеры.

– Иностранцы.

– Да. Тогда это было нормой. И есть большое количество проблемных примеров, когда эти иностранцы заводы банкротили. Возьмем европейские заводы, допустим, завод, который производит такое же количество стекла. На нем работает полторы тысячи человек. И понятно, что с ним нельзя конкурировать, если у тебя работает восемь тысяч. Но давайте посмотрим, что такое эти восемь тысяч человек. На основном производстве работало 1000–1200 человек. Но были тарный, ремонтно-механический, автотранспортный, железнодорожный цеха и т. д. Это все ложилось на себестоимость. Кроме того, наша ментальность была немного другой. Нам казалось, что завод такой богатый, что можно было постоянно просить денег. И любые цеха всегда говорили: «Дайте нам еще». А что сделали иностранные инвесторы? На определенном этапе они предложили каждому вспомогательному цеху организовать структуру (ООО, например). Главным было уйти от социального взрыва, чтобы люди не остались без работы. Конечно, не все вспомогательные цеха в новом качестве выжили. Но большинство продолжают работать. Я назвал в качестве первого, что пришло в голову, – тарный цех. До сих пор он прекрасно работает, причем не только со стекольным заводом, но и с другими предприятиями отрасли. Возможность для основного производства, например, выбирать на рынке поставщика комплектующих позволила работать в оптимальном режиме и наращивать производство и улучшать качество стекла. Я видел этот завод, когда там работало восемь тысяч человек. Сейчас большинство процессов автоматизированы. Повторюсь: основная часть людей получила возможность остаться на своих рабочих местах, пусть это стали уже не цеха стекольного, а отдельные предприятия.

– 20 лет Вы уже не работаете на стекольном заводе. Продолжаете следить за тем, что там происходит?

– Общаюсь с людьми, которые сейчас руководят заводом. Я пришел туда мальчишкой, а вышел зрелым мужчиной. И отношусь к Борскому стекольному с особым трепетом, с особым уважением, потому что для меня завод – это моя жизнь, жизнь моих родителей, близких. Это мое.

– Как и где Вы предпочитаете отдыхать?

– В свое время стеклозаводцы приобщили меня к охоте. Это специфическое хобби. И оно никак не связано с кровожадностью. Во-первых, у тебя есть возможность побывать на природе, во вторых, как говорит один мой товарищ, в охоте главное не добыча, а привал. Понятно, что, кроме всего прочего, мы занимаемся охраной, воспроизводством охотничьих ресурсов. Общество, в котором я охочусь, делает кормушки, зерно завозит на площадки. Охрана, отсутствие браконьерства и поддержка дают возможность зверям воспроизводить количество стадных голов.

– Расстраиваетесь, когда возвращаетесь с охоты без добычи?

– Нет. Даже когда видел зверя и промахнулся. Для меня это уже просто переросло в возможность отдохнуть на природе. Когда ты много общаешься с людьми, хочется побыть одному.

– Я знаю, что Вы любите читать. Что именно?

– Сейчас я стараюсь брать какую-то литературу, которая может пролить свет на происходящее сегодня. Если раньше я любил исторические романы, то сегодня стараюсь брать каких-то аналитиков – публицистику. Чтобы понимать многие вещи, надо уметь анализировать. Есть желание воспользоваться результатами трудов тех, кто занимается этим профессионально.

– У Вас две внучки и внук. Удается с ними хотя бы немножко позаниматься? Дедушка Лебедев, он какой?

– Удается, потому что я возвращаюсь домой на выходные, на региональные недели. Слава Богу, они часто бывают у нас. Мне трудно сказать, какой я дед. Но, мне кажется, у нас с ними очень хорошие отношения. Старшая внучка у меня достаточно взрослая, ей – 15. Младшему – три года. Со всеми дружим, находим общий язык.

– По работе Вам пришлось достаточно много поездить. И за рубеж, и по стране. Если сравнивать увиденное с Нижегородской областью, что можно сказать? Где люди лучше живут?

– На самом деле все выглядит красиво издалека. Везде разные категории населения живут по-разному. Я был на языковой практике в Англии, мы жили в семье. Поужинали, легли спать, утром встаем, а дома очень холодно. Я спросил у хозяина: «Какая-то проблема?» Он сказал: «Нет, мы всегда отопление на ночь выключаем». И я подумал, если у нас на ночь отопление отключить, революция будет. В Германии, например, нормально, когда родители с детьми идут в ресторан и каждый платит за себя. Причем у них есть желание всегда выдать действительность лучше, чем она есть на самом деле.

– Журналисты часто называют депутатов лоббистами. Вам не обидно?

– И слугой народа называют, и лоббистом. В этом есть доля истины, потому что, когда ты представляешь интересы населения, которое тебя выбрало, ты стараешься сделать так, чтобы на территории, откуда ты был избран, было немножко лучше, чем на других. В определенном смысле это и есть лоббирование. Лобби в переводе с английского «коридор». Обидно, если бы ты просто толкался в коридорах, хватал за руку власть имущего и просил его чем-то помочь. Мы, как депутаты, наделены определенными полномочиями. И вся наша власть делится между исполнительной, законодательной и судебной. Мы утверждаем бюджет, смотрим, как он исполняется, стараясь делать все, чтобы деньги работали эффективно. Мы выходим с инициативами, чтобы повышалось качество жизни населения. Для этого создаются какие-то условия. Мы принимаем законы не только о налогах, но и о поддержке. В любом случае это какой-то элемент лоббирования.

– А лоббирование личных интересов возможно?

– Наверное, такая возможность всегда есть. Но это, как правило, не личные интересы, а корпоративные. Но в любом случае закон принимается подавляющим большинством.

– Вы в политике с 2005 года. Сначала это был борский Совет депутатов, потом Заксобрание, причем сразу три созыва, а два из них – Вы возглавляли парламент. Сейчас – депутат Госдумы. Говорят, власть меняет человека. Вас она изменила?

– Мне кажется, что изменить человека может только абсолютная власть, монархия например. Потому что монарх принимает решения сам, никто ему не противоречит, создается иллюзия, что ты всех умнее. Я только что сказал, как устроена власть в России. Какой властью я обладаю как депутат? Я обладаю полномочиями, когда я говорю, что мы можем заслушивать министров, давать предложения по корректировке работы, можем подсказывать, на что исполнительной власти сосредоточить свое внимание. И все. Мы не можем сказать: «Делай вот так». Исполнительная и законодательная власть дополняют друг друга. Это первое.

А второе – когда ты проделал определенную законотворческую работу, ты возвращаешься на землю и начинаешь встречаться с людьми, у которых много проблем: крыша течет, еще что-то. Волей-неволей ты погружаешься в эту проблематику, начинаешь искать пути решения. Там, где нарушается закон, есть полномочия добавить металла в голос. Если ситуация не связана с нарушением закона, а человек хотел бы, чтобы у него под окнами было лучше, но бюджетом этого года не предусмотрено, ты можешь сделать или попытаться сделать это в следующем году. Недовольства людей не дают тебе надувать щеки, меняться.

– По какому направлению Вы работаете в Госдуме?

– В комитете по обороне. Перед тем как пойти в Госдуму, я год отработал на одном из предприятий военно-промышленного комплекса в Нижегородской области. До этого, когда работал председателем Заксобрания, мы занимались 275 м законом, это закон о гособоронзаказе. Он неоднозначный, там до сих пор много прорех, которые надо закрыть. Мы вносили в него изменения вместе с депутатами Госдумы. Когда я избирался в Госдуму, я решил пойти именно в комитет по обороне, потому что погрузился в эту проблематику, я понимаю, что в этом законе непочатый край работы. А вскоре началась специальная военная операция на Украине, предприятиям потребовались дополнительные возможности, полномочия и т. д. Не надо забывать, что наша область насыщена предприятиями оборонно-промышленного комплекса, поэтому один из первых визитов нашего председателя, а возглавляет комитет в недавнем прошлом замминистра обороны Андрей Картаполов, был в Нижний Новгород. Мы здесь имеем свою общественную приемную, провели большое совещание. Потом мы с ним летали в Хабаровск, в Питер. И сейчас по 275 закону мы работаем. Надо срочно вносить изменения, и мы этим плотно занимаемся. Что-то получается, что-то – не очень. Для меня принципиально важен предмет труда. Не просто я хожу на совещания, заседания, кнопки нажимаю. Для меня это совершенно понятная работа, которую можно потрогать руками. Судя по экономике страны, мы сегодня добавляем. Не секрет, что добавляем в основном за счет оборонно-промышленного комплекса, он работает очень эффективно. Но что такое ОПК? Самые новые технологии, самые квалифицированные рабочие и инженеры. И все это в итоге позволит нам достичь определенных высот в технологиях. Все это потом будет достоянием гражданского общества. Сегодня надо точно понимать, что закончился период, когда некоторые наши политики говорили, что нам не надо напрягаться, все уже придумано, у нас много нефти, газа, мы все купим. Нам надо научиться производить все самим. Мы должны быть самостоятельными.

– Какое место в нашем городе всплывает в памяти, когда слышите слово «Бор»?

– Нашему городу – 84 года, когда я родился, ему было 17. Я помню улицу Ленина, когда на ней еще стояли водораздаточные колонки, деревянные дома. Там, где я родился, на улице Школьной (сейчас Махалова) был десяток двухэтажных домов так называемой народной стройки: наши родители работали, а после работы строили для себя жилье. Потом застроился пустырь между девятой школой, улицами Махалова и Новой. Потом, когда я уже работал на заводе, мы хозяйственным способом строили дома. И там, где раньше были поля, сегодня – второй микрорайон. Поэтому не могу сказать, что мне какое-то одно место особо дорого. Хотя, наверное, дом, в котором я родился, который строил мой отец. Я помню, что это были шикарные условия: туалет, вода, свет, печка. Газа не было, потом появился.

– А сколько было комнат?

– Две комнаты, нас – шестеро.

– И вам хватало?

– Для меня это был целый мир.

– А где любили гулять?

– Я был как маугли. На нашем пустыре были камышовые болота. Мы знали тропы в этих болотах, строили там шалаши. Такое босоногое детство было.

– Ваши родители были простыми рабочими людьми. Как они воспитывали своих троих сыновей?

– Когда Вы говорите «воспитывали», у меня перед глазами встают мои внуки, которых в школу возят, в музыкалку и на английский. У меня тоже были какие-то кружки, спортом занимался. Потом школа. Специальных методов воспитания со стороны родителей я не помню. Делали со мной уроки, подсказывали.

– Наказывали?

– Нет. Наверное, просто мой средний брат брал на себя весь гнев родителей. Ему часто доставалось. Такой был шебутной.

– А Вы своих детей наказывали?

– Старшего я воспитывал жестче, чем младшего. Того никогда не ругал и не наказывал. Не потому, что было не за что, а потому, что мы с годами тоже получаем родительский опыт. Там было больше разговоров, причем не нудных, а просто разговоров двух товарищей.

– Это сказалось на Ваших отношениях с сыновьями?

– Трудно сказать однозначно. Со старшим сыном сегодня у меня, возможно, даже ближе отношения. Мы чаще видимся, он уже взрослый парень. С младшим мы меньше видимся: он ведет тот бизнес, который я начинал, живет в Нижнем Новгороде. Со старшим я за жизнь, с младшим – за бизнес.

– Если говорить глобально, Вы довольны своей жизнью?

– Скорее, да. Человек может быть недоволен своей жизнью, если у него была мечта, а она не случилась. Я не скажу, что у меня была легкая жизнь, работа всегда была непростой. На стекольном заводе на мне висела ответственность за обеспечение технологических процессов, потом добавилась ответственность за сбыт продукции. И это не самое хорошее время было, когда рушились производственно-хозяйственные связи. Бизнес я тоже начинал с нуля, тоже было не самое благодатное время. В самом начале в нашей компании я был четвертым: секретарь, водитель, главбух и я. Девять с половиной лет я там трудился. Когда стал председателем Заксобрания, многие вещи оказались для меня не очень комфортными. Публичность, когда тебя узнают, когда каждое слово могут интерпретировать по-разному. Или желание группы депутатов поступить не так, как надо для дела. Это непросто, и каждый раз надо находить какие-то решения. В итоге от результатов работы получаешь удовлетворение. У меня, конечно, не было мечты стать председателем Заксобрания, пойти в Госдуму, стать руководителем в бизнесе. Так жизнь сложилась. И когда подводишь промежуточные итоги, грех жаловаться. Все равно эти должности, эта ответственность говорят о том, что, если мне это доверяли, а я с этим справлялся, наверное, я не зря жил и работал.