Он вырос в оперативной машине, буквально на коленях у спасателей. Но работать спасателем не собирался. Мечтал поступить в летное училище, но не срослось. И он нырнул под воду. Спасатель Приволжского регионального поисково- спасательного отряда (РПСО) Павел Разумков продолжил династию. Его отец, Юрий Разумков, 26 декабря этого года отработал свою последнюю смену в Дзержинском аварийно-спасательном отряде. В это трудно поверить, но со спасательным делом он решился расстаться только в 67 лет. О своем отце, профессии спасателя, призвании и выгорании – рассказ нашего героя от первого лица.

– Отец – тот человек, на которого я всегда равнялся и равняюсь. Он 18 лет отработал в шахтах горноспасателем. Можно ли придумать профессию опаснее?! Помню из детства: если случится взрыв метана – отец в шахту. Мать перекрестит его, а вернется он или нет – мы не знали и всегда были готовы к любому исходу. Представьте картину: в 1980-е годы стоит огромная очередь шахтеров за водкой, подходят горноспасатели – и мужики расступаются. Спасателям – зеленая улица! А почему? Потому что, может, они последний раз пьют. Их смертниками называли. У отца учитель был хороший, и, когда отец на низкую зарплату сетовал, он ему говорил: «Юр, какие деньги?! Ты о чем? Ты пойми, какой ты профессией владеешь! Ты спасаешь людей! Это Богом данная профессия, не каждому дано». И я с этой фразой тоже теперь живу. Мне Бог дал возможность спасать людей.

В Нижегородскую область наша семья попала по решению Сергея Шойгу, на тот момент министра МЧС. В 1995 году в Дзержинске образовалась первая в Нижегородской области поисково-спасательная служба. И очень не хватало толковых специалистов. А отец на тот момент уже был заместителем республиканского поисково-спасательного отряда в Чебоксарах, и его опыт в МЧС, в том числе руководящий, очень пригодился в Дзержинске. А как я стал спасателем? Учился на пиротехника в техникуме, на третьем курсе решил подработать. Окончил школу водолазов при ГИМС, пришел в Дзержинский отряд и задержался в профессии уже на 22 года. В 2015 году, пережив ряд реорганизаций спасательных отрядов, я пришел работать в Приволжский РПСО.

Тогда у нас начали ликвидировать водолазные группы, но была и еще одна причина моего перехода, если посмотреть глубже. Я понял, что выгораю. У нас была очень большая зона ответственности на две группы. Мы работали на водолазных поисках в нижней части Волги. Было у нас такое негласное разделение с областным отрядом: они – вверху, мы – внизу. Я с мая по октябрь нарабатывал до 60 часов под водой. Только домой с суток придешь – звонок: «Павел, у нас заявка».

И ты снова поехал. До 20 утонувших я доставал за сезон. А у нас такая специфика: когда работаешь под водой, ты же ходишь, и ходишь в темноте. Руки у тебя заняты: одной держишься за веревку, другой контролируешь маску, чтобы не разбить. Человека ищешь, по сути, ногами. И в один момент я сел на корточки, потому что психологически не хотел человека ногами искать, хотел – руками. О чем это говорит? Я начал ломаться. Не у всех это психологическое выгорание появляется, но я человек впечатлительный. Был случай: достал 18-летнего мальчишку в Павлове – сердце прихватило, утонул. Родители его плачут, и я в слезы, ушел в кусты, а так быть не должно. Ты должен быть как мраморный. Но зато при работе с населением эта человечность и доброта очень в тему.

Но вернусь к старту. Когда ты начинаешь заниматься этой профессией и подходишь к ней с душой, у тебя сразу начинает меняться мировоззрение. Ты понимаешь, для чего ты живешь. Я живу для других и прямо сейчас готов поехать и отдать свою жизнь, это заложено в моей голове. Когда шел работать спасателем, меня не интересовали ни график, ни величина зарплаты, хотя мою семью она интересует. Для меня главное то, что я делаю.

У меня дочери 2 года и 10 лет сыну. Он увлечен футболом и пока хочет стать спортсменом. И я понимаю, что, если он вдруг решит пойти по моим стопам, я не буду против, но, как и мой отец для меня когда-то, я не хотел бы для сына такой жизни. Хочется, чтобы твой ребенок жил в финансовом комфорте, стабильно работал и чтобы его не дергали постоянно. Да и профессия эта не для всех. Не все готовы видеть смерть. И если ты достал погибшего человека – это одна история, а вот когда он умер у тебя на руках (а у меня было такое дважды на ликвидации последствий ДТП: один раз – мужчина, а второй – ребенок) – это остается с тобой навсегда…

Когда мы кого-то спасаем, мы делаем это все вместе, своим подразделением. Лично в свой адрес слово «спасение» я вообще не воспринимаю. Работа у нас такая – спасать. А вот когда кто-то у меня на руках умирает – это уже моя личная трагедия. И ты не виноват: человек получил травмы, не совместимые с жизнью. Но ты его вытащил еще живого, а он на руках у тебя ушел. Или звонок поступает: человек в полынье. Ты приезжаешь – он еще живой, а пока добрался до него – сердце его уже остановилось. Я для себя решил: если все это начнет мне сниться, я уйду. Но, пока таких снов нет, я без этой работы себя не представляю.