Воспоминания Николая Петровича Тумакова, которому исполнилось 97 лет. Окончание.

Зимой и на лыжах мы катались, и на коньках. Для коньков полозья вытачивали из досочек, поверх них проволоку натягивали, так и катались. Потом были «снегурочки», потом – коньки с полозьями длинными, как ножи, с зазубринами на концах. Лыжи нам, маленьким, сперва делали из досок, а к ним вместо носов приколачивали гвоздями части окружностей от сита. Потом сестра Анастасия купила мне настоящие лыжи, а я их сломал. И так распереживался! Помню, снится, что ничего не произошло, встаю ночью, иду в сени, трогаю лыжи – нет, изломаны.

А как с гор катались! От старой школы и почти до Линды. После школы, бывало, побыстрее уроки выучишь – и гулять на кантауровскую гору допоздна. Как огни зажгут в домах – шли по домам ужинать. Спать ложились рано.

Кто помладше, летом обручи катали. Возьмешь обруч металлический от колеса, подденешь загнутым краем длинного прута, бежишь и катишь перед собой, а он гудит.

У старших были свои забавы. Весной, в марте, объявляли гусиные бои. Любители-гусятники привозили гусей со всей округи, и начинались между птицами баталии.

Для молодежи устраивали вечера, чтоб парни и девушки могли познакомиться. Договаривались с хозяином какого нибудь дома в одной из окрестных деревень, звали гармониста. Радио не было, устно передавали друг другу приглашение «на беседу». Молодежь собиралась, пели песни, танцевали. Сваты еще были, но уже разрешалось жениться не по сговору, а по любви.

Кантауровская церковь стояла так же, как и сейчас – у дороги, на самом высоком месте. Не в лесу, как за деревней Филипповское, а у всех на виду. Может быть, поэтому летом 1937 года приказали ее сломать. Увидели мы, пацаны, что вокруг церкви тьма людей, прибежали, а с колокольни большой колокол сбрасывают. Народ, конечно, возмущался, кричал, плакал, но власти на это не обращали внимания. В этот же день подогнали машину – редкость для нашего села, колокол погрузили. Он был большой настолько, что весь кузов машины занял, высоко из кузова поднимался. Машина тихо-тихо поехала по булыжной дороге в сторону Нижнего Новгорода, и никто этот колокол потом не видел.

Через несколько дней взялись ронять купола. Было их пять, каждый зацепляли тросом, а на расстоянии стояла большая лебедка, ее крутили вручную, и так купол за куполом уронили. Заправлял сломом бойкий парень – в черной кожаной куртке, на мотоцикле с коляской. Потом он несколько раз приезжал к своим товарищам, которые жили на окраине Кантауровской слободки.

Колокольня стояла на четырех кирпичных опорах, внутри них были заложены бревна. Чтоб повалить колокольню, кирпичи подломали, бревна зажгли. Верхушку за крест зацепили тросом и натянули лебедкой. Когда бревна прогорели, колокольня повалилась с грохотом, столб пыли поднялся, стая голубей взлетела. Был вечер уже, а ночью огонь перебрался на ступени храма, загорелся пол. Большущее пламя было, головешки через Линду долетали до слободских домов.

Конечно, как только разрушители уехали, народ тушить прибежал. Воду брали из реки, поставили ручные насосы, протянули шланги в гору. Качали воду по очереди, но затушить не смогли. Горела церковь двое ли, трое ли суток. А когда все выгорело, стали ее потихоньку разбирать. Кирпичи чистили, грузили на лошадей и возили в Киселиху, где строили гаражи и сараи.

В школе мы, дети предвоенного времени, учились с 7–8 лет. Никакого торжества по поводу начала учебы ни у кого не было: старшая сестра Анастасия записала меня в школу, рассказала, когда и куда прийти. Перед школой нам, мальчишкам, купили первые в жизни брюки – до школы все бегали просто в длинных рубахах. Помню, как в этих брюках, вязаной кофточке и с сумкой наперевес я отправился в первый класс, и было это осенью 1936 года.

Моей первой школой было здание на горе над Линдой, где потом был старый клуб, а кто то ходил в начальную школу в старый дом Порошиных. Первоклассники собрались со всех окрестных деревень – человек 50 на два класса. Парнишек кантауровских в нашем классе было четверо-пятеро, девчонок тоже около этого. Остальные – в основном кучинские, зуевские, плосковские. Нас рассадили – девчонок с парнишками. В классах были беленые стены и крашеный дощатый пол, стояли парты, стол учителя, висела доска, и больше ничего не было. Так мы начали учиться – по шесть дней в неделю.

Мел был только у учителей, его экономили. Тетрадей не было, но школа выдавала нам прописи – листы, разлинованные в три линейки, Букварь, еще какие то учебники. Все это мы носили на уроки в сумках. Туда же клали бутылку молока и скрой хлеба. Чернильницу помещали в отдельный мешочек и привязывали к сумке снаружи, чтобы чернила не пролились на учебники и тетради. Чернил в продаже не было, все покупали в киоске чернильные карандаши, точили их грифель и разводили водой. Сестра Катерина помогала мне готовить чернила.

Нашей первой учительницей была Александра Васильевна Седельникова – внимательная, заботливая. Она учила нас красиво писать, отмечала красной пастой буквы, которые ей понравились, и хвалила тех, кто писал особенно красиво. Чаще всего она показывала всему классу прописи Саши Клячева: «Смотрите, дети, вот так надо писать!» Она же учила нас арифметике и чтению. Бывала и строгой, грозила длинной линейкой озорникам-второгодникам. А еще она учила нас вежливости: «Когда встречаете старшего, здоровайтесь!», в лес водила и рассказывала, как надо беречь деревья. На первомайские праздники мы ходили с ней на откос неподалеку от нашей школы, к памятнику первому председателю сельсовета Ефиму Кириллову.

Музыку преподавать к нам приходил из деревни Попово Еремей Якимыч. Он играл на скрипке, на ней нам и ноты показывал, а мы его звали Доремифасоляси. Физкультуру вела выпускница школы из Киселихи, с ней мы научились делать зарядку и гимнастику. А в спортивные игры в школе в то время не играли, но были у нас и волейбольная площадка в слободке, и большое футбольное поле между слободкой и мельницей.

С третьего класса в школе стали строго относиться к нашему внешнему виду: многие из учеников были из староверских семей, мальчики стрижены «под горшок», девочки с длинными косами. Александра Васильевна следила, чтобы мы выглядели опрятно, чтобы мальчики подстригались покороче. В пионеры вступать насильно не заставляли.

Как то раз в начале зимы Александра Васильевна спасла меня из-подо льда на озере. Раньше, как с Заречной мост перейдешь, идешь до школы низиной, а там под горой было в то время озеро, оно казалось нам огромным. Лед на нем уже образовался. Нам, ребятишкам, по первому льду всем надо было пройти. Я первый побежал, лед пошел волнами, и я провалился. Испугался, что утоплю учебники, сумку на лед бросил и давай сам выплывать. Лед ломается, ребятишек много скопилось, все на берегу стоят, кричат, а я выбраться не могу. Александра Васильевна подбежала, подала большую палку и вытащила меня на берег. Весь мокрый, схватил я сумку, побежал домой, на печь залез и давай тетрадки и книжки сушить, и сам греться. Родители не ругались – наверное, и не узнали про то.

Записала Анна Меченова (внучка Н. Тумакова)
фото из семейного архива Тумаковых

* * * 

От редакции: Вот так отражается история страны в воспоминаниях простых людей. И сухие факты обретают голоса и лица, обрастают живыми подробностями. Если и вашим родственникам или соседям есть что рассказать нашим читателям о том, как жили борчане в XX веке, пишите и звоните к нам в редакцию. Ведь история малой родины – это так интересно!