Позади почти три года тяжёлой войны, и она откатилась далеко на запад, оставив на ближайших к Горькому железнодорожных станциях (пример тому – станции Каликино и Толоконцево) свезённый с полей сражений металлолом в виде разбитых немецких танков, бронетранспортёров и орудий. Ранней весной 1944 года была полностью снята противовоздушная оборона города Горького. Размещавшийся на Бору с начала войны в Доме колхозника штаб зенитной части передислоцировался со своими батареями на новое место, оставив борчанам на память о своей ратной работе символический памятник около озера Бездонное. Там вместо орудий из окопчиков-капониров нескольких муляжей зениток устремили в небо длинные и худые деревянные стволы, имитирующих боевую батарею.

С той весны перестали звучать рвущие душу завывания воздушных сирен, прекратили подниматься в вечернее небо серебристые аэростаты воздушного заграждения; замолкла трескотня зенитных пулемётов, постукивание скорострельных пушек и звенящие удары крупнокалиберных зениток; исчезли тревожно мечущиеся по тёмному небу голубые лучи прожекторов…

Бор изменился внешне в сторону мирной жизни. С наступлением вечерних сумерек засветились окна домов, освободившихся от светомаскировки, от наклеенных крест на крест на окна бумажных полосок, от тусклых синих электрических лампочек, в свете которых любой житель города смотрелся как утопленник.

Город, который распирало от беженцев, эвакуированных и приезжих, распрощался со многими из тех, кто имел возможность вернуться в освобождённые от войны районы. Борские предприятия стали готовиться к переходу на выпуск мирной продукции…

После своего выпускного отчётного концерта воспитанников Первомайского детсада №1, который состоялся в госпитале №6067, мы навсегда покинули стены, ставшего для нас родным детского сада. Впереди – лето на «вольных хлебах», а осенью – школа, от которой я жду много нового и интересного. А кое-что интересное о школе я уже знаю!

С началом нового учебного года в стране вступает в действие реформа школьного образования, по которой приём детей в школу начинается с 7 лет, вводится раздельное обучение мальчиков и девочек, школы разделяются на мужские и женские и изменяют своё название. Я уже знаю по предварительной записи, которую проводили работники районного отдела образования, что пойду учиться в школу, которая имеет номер 7 (мужская неполная средняя школа №7), которая располагается на улице Луначарского, и буду проходить в неё мимо начальной школы №3 по улице Ленина дом №66, с которой соседствовал наш дом. В школу №7 пойдут и мои друзья по улице и детскому саду – Юра Корольков, Алик Хрусталёв, Валера Кузьмин и Валерий Пылаев, чьи дома по улице Ленина имели чётные номера, как и мой дом, а вот Гена Юдин и Вова Фёдоров, чьи номера домов были нечётными, должны будут обучаться в школе №3. Такое местное нововведение Борского РОНО было никому не понятно.

Казалось, что я летним своим досугом буду распоряжаться по своему усмотрению и весело проведу его с друзьями по улице, которые знали десятки самых разнообразных и весёлых игр. Но всё сложилось иначе. Через несколько дней мать, чтобы отлучить меня от «улицы» и не обременять бабушку Евгению Николаевну излишними заботами о внуке, не очень-то ею любимом, поскольку родился он от снохи, а не от дочери, (а таких у неё из десяти внуков было семеро), определила меня в пришкольный пионерский лагерь дневного пребывания.

Лагерь базировался в школе №4, расположенной на улице 8 Марта. Эта старая борская улочка тесно застроена маленькими, словно игрушечными домишками с подслеповатыми оконцами, на фронтонах некоторых из которых красовались макеты красавцев пароходов, которые указывали на принадлежность их хозяев к элите волжских капитанов. Улица была хорошо знакома для меня ещё с предвоенных времён как путь, по которому можно было много быстрее и легче дойти от рынка до железнодорожного вокзала или районной больницы, где работала в то время мать, нежели проделать этот путь по россыпям песка, которые встречали пешеходов на улице Ленина.

В школе под дневной лагерь были отведены актовый зал для проведения в нём досуга и плановых мероприятий и два класса первого этажа короткого крыла школы, освобождённые на время работы пионерлагеря от парт для организации раздельного дневного сна девочек и мальчиков. Матрас, подушку и одеяло для себя каждый ребёнок приносил в лагерь из дома. Постели после скудного обеда стелились на пол, а по окончании сна скатывались в рулоны и располагались вдоль стен класса.

Думать об и полноценном летнем отдыхе детей в стенах школы, которая располагалась в центре города и не имела даже площадки для проведения игр, не приходилось. Да и никакого спортивного инвентаря, даже простого футбольного мяча, в военное время школа не имела. В наличии имелось только несколько комплектов домино, на которых в азарте игроками ловилась «рыба», и шашек с картонными шахматными досками, на которых разгорались битвы «чапаевцев», стремившихся сбить «белых» с занимаемых ими позиций. Поэтому основной упор воспитатели уделяли чтению своим подопечным приключенческой и детективной литературы. Дети с удовольствием слушали рассказы Аркадия Гайдара, отрывки из романов Жуль Верна, Фенимора Купера, Марка Твена, Конан Дойля и др. Это чтение воспитателями захватывающих дух отрывков из произведений писателей осталось в моих воспоминаниях как самое лучшее занятие из всех, какие проводились в лагере. Тогда я очень захотел научиться читать, чтобы прочесть книги этих писателей.

Но лучшие воспоминания о себе оставил у меня круглосуточный пионерлагерь на Моховых горах, в который препроводила меня мать после пребывания в дневном лагере (опять же вместе с постелью!).

Этот лагерь базировался на главной улице стеклозаводского посёлка, носившей название Коммунистическая, в одном из типовых рубленых жилых двухэтажных домов, в каких жили многие стеклозаводцы. Дом был переоборудован под школу в связи с передачей кирпичных зданий школ №9 и №20 под госпитали № 2815 (работал с февраля 1942 года по 17 августа 1943 года) и №2858/5822 (работал с 1сентября 1943 по 20 сентября 1945 года, с марта 1944 работал под №5822 – 4-е формирование).

Условия временного проживания детей в тесных помещениях этой школы были весьма далеки от требуемых санитарных норм, но это мало кого из них интересовало: новое место, новые знакомства и эмоции затмевали все недостатки. Даже название «Моховые горы» звучало для многих завораживающе. В нём ощущалась какая-то таинственность, и слышались какие-то отголоски седой старины. Тихая дачная местность с прекрасным сосновым бором и высокими песчаными гривами по берегам Волги и Воложки, огибавших Телячий остров двумя рукавами, с которых открывалась захватывающе красивая панорама правобережных Дятловых гор с раскинувшимся на них старинным Нижним Новгородом с его Печёрским монастырём и церковью, приютившимися на крутом волжском берегу, создавала поистине благоприятную ауру для всех, кто появлялся на этом месте.

В 30-х годах в дачах на высоком песчаном берегу Воложки был открыт дом отдыха «Моховые горы» с обустроенным пляжем и лодочной станцией, а неподалёку от него, на месте нынешнего спорткомплекса «Кварц», в окружении сосен была организована областная культбаза, на которой имелось футбольное поле, волейбольная площадка, парашютная вышка, шахматно-шашечный павильон, летний театр, танцплощадка, ресторан, прокатный пункт, комната смеха и другие аттракционы. В воскресные дни здесь проводились массовые гулянья с выступлениями артистов, играл духовой оркестр, звучали песни под баян, заливались гармони, проводились различные спортивные соревнования. Горьковчане прибывали сюда небольшими речными пароходиками с названием «финлянчики». Культбаза просуществовала до 1941 года. С началом войны она была закрыта и по окончании её не восстанавливалась.

Но футбольное поле, волейбольная площадка, турник и остатки каких-то спортивных сооружений оставались доступными для любого жителя стеклозаводского посёлка и оказались лучшим местом для проведения всех культурно-массовых и спортивных мероприятий, которые проходили в пионерлагере.

Пионерский лагерь жил по законам, которые сложились ещё в предвоенные годы. Подъём начинался с утренней зарядки, которая проходила на площадке перед школой, на которую выходили все дети. После завтрака проводилась утренняя линейка, на которой лицом навстречу друг другу в углублённых на ширину ступни канавках выстраивались отряд пионеров и отряд октябрят, чтобы присутствовать на подъёме флага на высокий деревянный флагшток и выслушать программу мероприятий, запланированных на день. В лагере был горн, барабан и знамя, и торжественный ритуал встречи нового дня и его окончания проходил под грохот барабана и хриплые, какие-то утробные, завывания горна в руках начинающего трубача.

Лето было в самом разгаре. Стояла чудесная погода, поэтому все массовые и спортивные мероприятия проводились под открытым небом. На тихом и безлюдном, поросшем травой футбольном поле, осиротевшем с уходом на фронт спортсменов и истосковавшемся по футбольным бутсам, зазвучали голоса детей. Мы играли в футбол, в «пятнашки», участвовали в соревнованиях по бегу, прыжкам в длину или в высоту. На волейбольной площадке нас обучали командной игре в волейбол, игре азартной и интересной. Правда, из-за отсутствия сетки мяч перебрасывали через бельевую верёвку, натянутую между стойками, но это не умаляло интереса к игре, и желающих поиграть в неё не уменьшало. А некоторые любители, которые были возрастом постарше, много времени проводили около перекладины, крутясь и подтягиваясь на ней. Здесь же, в тени деревьев, проводились репетиции (а потом и концерты) участников самодеятельности пионерлагеря: звучали стихи и песни, разучивались танцы. А какими интересными были военные игры в лесу с поисками в нём «диверсантов» по оставленным ими следам на траве и надломленным веткам деревьев!

Но наиболее памятными для меня стали утренние купания в Волге, к которой вели небольшие улочки Зелёная и Дачная, что располагались вблизи стеклозавода. Эти купания, которые проходили под контролем пионервожатых в утренней обманчиво сонной зеркальной реке в обозначенном поплавками месте, сохранились в моей памяти до мельчайших подробностей, поскольку они были первыми моими купаниями в Великой реке, и я, сделав лишь первый шаг в её воду, по силе течения впервые прочувствовал её мощь и величие.

В пионерлагере было весело и интересно, но проведя в нём половину срока, я соскучился по дому. По матери я не тосковал, так как она в минувшее воскресенье навестила меня вместе с группой других родителей. Я решил побывать на Бору, и у меня оказался единомышленник с улицы Луначарского, которого, как и меня, звали Женей. Был он соседом моей тёти и крёстной матери Ольги Ивановны, мы были знакомы ещё до лагеря и крепко сдружились за время пребывания в нём. У нас созрел план самовольной отлучки. Мы надеялись, что наше отсутствие в лагере до обеда в течение примерно двух часов останется незамеченным, а к обеду мы вернёмся.

В санитарный день, когда отряд строем повели в баню, которая располагалась против лагеря, сразу за проезжей частью улицы Коммунистической, мы заняли место в хвосте колонны, отстали от неё, когда она пересекала улицу, и втихомолку свернули на дорогу в сторону Бора. День был солнечный и жаркий, и на нас была наша повседневная летняя форма одежды (конечно, одни только трусы!). Шли босиком, и чтобы уложиться в намеченное время, торопились и шагали довольно быстро, прибегая к частым коротким перебежкам по обочинам грунтовой дороги, поскольку дорога была покрыта шлаком. Через десяток минут позади нас остался маленький стеклозаводской рынок с двумя торговыми навесами, клуб, ряды бараков и стеклозавод с дымящими трубами, горами торфа и водонапорной башней на высоком холме, а через полчаса, миновав завод «Теплоход», за забором которого возвышалась часть поржавевшего каркаса начатой перед войной стройки механического цеха, мы уже подходили к знакомому каждому из нас борскому железнодорожному вокзалу. Назначив время встречи на бойком месте в районе борского рынка, мы на несколько минут разбежались по своим домам.

К своему дому я подходил крадучись, стараясь остаться незамеченным бабушкой, которая обычно всегда была дома, перемахнул через забор и никаких изменений во дворе, кроме буйно разросшейся травы и пустого хлева, предназначенного для бабушкиной козы, не обнаружил. Осмотр двора и дома на этом был закончен, и можно было возвращаться в пионерлагерь.

Наше отсутствие в лагере, думается, могло остаться совершенно незамеченным, если бы у рынка, вблизи места нашей встречи, случайно не оказалась моя мать, которая по служебным делам с документами из госпиталя направлялась в районный отдел здравоохранения, который размещался на улице Ленина в доме №78. Мои ярко огненные кумачовые трусы, сшитые из остатков материи, оставшейся от изготовления отцом праздничного флага для первомайской демонстрации 1941 года, она увидела ещё издалека, на подходе к рынку. Скрыться и избежать встречи с ней было невозможно. Разговор был суровым и кратким: «Марш бегом в лагерь!», что мы и сделали. В лагере, как мы и предполагали, за суетой, связанной с помывкой детей в бане, никто нашего временного отсутствия не заметил. Однако о нашей проделке стало известно всему лагерю во время вечерней линейки, когда после работы моя мать пришла в лагерь, чтобы проверить нашу явку в него, и рассказала руководителям лагеря о нашем «побеге».

Оставшееся время отдыха в пионерском лагере прошло для меня очень быстро и без подобных проделок. Свежий и отдохнувший я вернулся из лагеря домой. Но дошкольные каникулы для меня на этом не закончились…

Шёл август, и лето подходило к концу, но дошкольные каникулы ещё продолжались, и мне предстояло провести ещё 2-3 недели в стенах детского сада №15, куда набрали группу «подготовишек» к школе. Дело в том, что к началу нового учебного года некоторые «семилетки», которые ранее не посещали детский сад и которым предстояло пойти в школу на год ранее своих предшественников, оказались совсем не подготовленными к школе и им предстояло пройти ускоренную подготовку к занятиям к ней в стенах детсада. Мать посчитала, что такие занятия не повредят мне и будут полезны для меня, поэтому определила меня в эту группу.

Ничего нового для себя с этих занятий я не вынес, так как в Первомайском детском саду, в который я ходил ранее, подготовка детей к школе велась на должном уровне. Но занятия в подготовительной группе проводились в соответствии с режимом дня, по которому работал весь детский сад, с жёстким контролем за проведением «тихого часа» со стороны воспитателей, что было, по мнению всей группы «подготовишек», прямым насилием над завтрашними школьниками. Как протест против этого насилия группа оставила по окончании курса подготовительных занятий в этом на память о себе полностью разбитые окна на летней террасе, где для неё был организован дневной сон.

Тёмным августовским вечером, за 2-3 дня до начала учебного года в школе, «подготовишками» был совершён групповой налёт на злополучную террасу, когда каждый из них швырнул в стёкла террасы из своего кармана по горсти металлической «выдры» диаметром и толщиной около 4 мм, предварительно набранной из горы отходов штамповочного производства на заводе «Металлист», который работал в две смены и выпускал, вероятно, какую-то военную продукцию. Совершив это грязное дело, группа рассыпалась по картофельным огородам, которые располагались ниже детского сада и двух бывших борских церквей. Налётчики выявлены не были, вероятно, из-за гуманности руководителей детского сада, простившим злой умысел «неразумным чадам». Но спустя 75 лет каюсь, что принимал в этом злодеянии участие и бросил в окна свою горсть металла.